Вот простейший пример: доктор Ватсон обескуражен, что по газетному объявлению к Холмсу явился не краснорожий убийца, которого поджидали, а дама под вуалью. Удивленный Ватсон разочарованно плюхается на стул – на лице досада, а сам доктор «окаймлен» занавесками кладовки, в которой прячется.

 
выше - кадр из фильма "Трое в лоден не считая собаки" (Ленфильм, 1979)
ниже - доктор Ватсон в кладовке (1979)

/ портрет из-за портьеры / 

Таким образом, весь фильм то там, то сям обрамлён изящными виньетками в духе викторианских реклам… Оригинально придуманные титры, – вдруг возникающие из хаоса букв наложением черной картонки с прорезями (криптографический метод Кардано), – один из фрагментов сей изящной «архитектуры».

Зритель чувствует, что перед ним картина из викторианской жизни, как бы обрамленная ажурной рамой. Особенно подчеркивает этот стиль – общение героев. Их диалоги поданы как репризы, скетчи, со своими мини-прологами и мини-кульминациями. Фильм дышит – иногда как симфония, иногда как вальс или увертюра… Сцены, диалоги, иногда отдельные реплики окавычены музыкальной фразой или целой мелодией.

– Миссис Хадсон, не видели ли вы, выходил ли от мистера Холмса старик? - интересуется доктор Ватсон, он только-только переехал на Бейкер-стрит, и не разобрался еще в манерах своего компаньона.

– …Я стараюсь не смотреть, кто приходит к мистеру Холмсу, кто уходит, - отвечает хозяйка, деловито протирая пыль, - … И вам не советую.

«Пам-пам-пам-пам» - глухой барабанный бой окавычивает мини-диалог. Ватсон озадачен.

Не дав ему опомниться, Холмс готовит для него очередное испытание.

Звук сливаемой воды – своеобразные музыкальные кавычки. И в новой сцене, смонтированной встык к вышеозначенной, Ватсон выходит в коридор, будто «на арену».

-  Заходите, Ватсон, - приветливо приглашает Холмс в свою комнату. – Скажите, вам не встречался кто-нибудь из этих милых джентльменов?

/ Холмс и его "знакомые" /


В дверном проёме виднеются фотокарточки с мордами явно уголовного происхождения. Поскольку у подозрения глаза велики, Ватсон видит не портеры людей, а лики инфернальных монстров. Что, заметим, не так уж далеко от действительности – по словам историка криминалистики Юргена Торвальда, полицейские фотографы 19 века редко состояли в штате, обычно их приглашали в качестве «свободных художников», соответственно, на уголовников они смотрели как на выразительную натуру, стараясь в снимке как можно выигрышнее передать характер задержанного. В дело шли неожиданные ракурсы и эффектная подсветка, ведь стандартов для полицейской фотографии тогда не существовало, вернее, их только начинали вырабатывать. Тут мы смотрим на «хороших знакомых» Холмса как бы глазами Ватсона, склонного к художественным преувеличением. Однако авторы фильма подтрунивают уже не только над Ватсоном, но и немного над нами: кино цитирует не просто фотографические образы подозрительных типов, но и самое себя – артистов немого кино – Лона Чейни, Бориса Карлоффа, Джона Бэрримора, Конрадта Фейдта в гриме злодеев – Призрака Оперы, Волка-Оборотня, мистера Хайда, Чезаре из «Кабинета доктора Калигари». Советский, да и сегодняшний зритель совсем не обязан знать их в лицо, кинотрюк может оставаться неразгаданным, достаточно просто заподозрить подвох, то есть хоть немного, но почувствовать себя доктором Ватсоном. Ведь рассматриваем мы «антигероев» ещё не изобретённого кинематографа – а значит, их на свете ещё нет.

То же самое с теми «антигероями», кого уже нет, кто сгинул.

Картотека, которую перебирает Холмс в одной из следующих серий, просто «кишит гадами» – убийцы, душегубы, потрошители, кокаинисты, взломщики, – и чем подробнее сыщик зачитывает пояснения оттуда, тем больше его архив напоминает ожившую кунсткамеру:

- Этот убийца оставил о себе память в виде коллекции скальпов, - деловито поясняет Холмс, потрясая карточкой. Он охотно продемонстрировал бы те самые скальпы и свой левый клык, выбитый неким Мэтью в зале ожидания вокзала Чаринг-Кросс, если бы не полное «развоплощение зла», а вместе с ним и некоторых материальных улик. Все дела покоятся в нематериальной форме, в виде записей архива. Картотека также выполняет функцию сюжетных кавычек. – На букву «М» у меня подобралась отличная коллекция… - так начинает это приключение Холмс. – Какая у нас следующая буква? Литера «Н» - самая таинственная буква… - так Холмс его "закавычивает", укладывая дело в архив. И все воспоминания, с ним связанные – и пожар в доме, и бегство на континент, и чёрный, как воронье крыло плащ Мориарти, и мнимая смерть Холмса, вдруг оказываются не больше, чем театром представлений, словно устроенным на потеху милейшему Ватсону – вот кто настоящий ценитель искусства Шерлока Холмса! – Как видите, Ватсон, всё это тени прошлого, которые могут ожить разве что с помощью вашего пера…

Итак, мы вплотную подошли к природе «ужасного», как оно подано в фильме. Образ зла в частности тоже взят в некие викторианские виньетки, условные кавычки. В каком-то смысле зло здесь нереально, какими бы всесильными не казались его приспешники вроде Мориарти. Часто и в рассказах о Холмсе «ужасы» - лишь антураж, изобретенный преступниками. Чарльз Баскервиль умер не от клыков пса, а от «образа» собаки, выпрыгнувшей из древней легенды. Таким образом, сам Дойл берет выдуманные им «ужасы» в кавычки, и главными кавычками «является» Шерлок Холмс, обладатель холодного разума и метода дедукции, с помощью которого обнажается истинный смысл вещей, а шелуха летит за скобки.

Следом за Конан Дойлом авторы фильма решили воспользоваться этим же приёмом, не только как бы обводя уже существующие в первоисточнике кавычки, но и добавляя новые, включив в них викторианскую Англию и автора в придачу, точнее, авторское отношение к событиям и героям.

Продолжение следует…

------------------------------

Подробнее о «хороших знакомых» Холмса вот в этой теме:

http://221b.borda.ru/?1-12-0-00000019-000-0-0

Потребовались миллионы и миллионы лет, чтобы создать это естественный холст невообразимого дизайна, что некоторые описывают его как разноцветный слоеный пирог. 





Большая часть Нарисованной Пустыни расположена в пределах Навахо. Навахо и люди Hopi жили в этой области по крайней мере пятьсот лет.